Елена Филиппова
ДЕМАРКАЦИОННАЯ ЛИНИЯ
78-88
стихи

ПОПЫТКА ИСТОРИЧЕСКОГО АНАЛИЗА

довоенной поры пожелтелые снимки
где фотограф
и зритель сегодняшний
и созерцатель вчерашний
образуют единство:
один получает плату
третий платит а средний на фоне лона
санаторного \ то есть куска природы \
я смотрю как читаю
комментарий Бухарина
\ликвидированного \
к \ликвидированному \ Ленину или Марксу

что за странные лица творил создатель
здесь на опытном плаце России?
лбы крысиные
глаза пустые
но светлеет платформа брюха
доказуя примат материи
над рабочекрестьянским духом

наглядевшись на эти продукты мистерии
фанатичное тельце зажав в кулаке
пребываешь в тоске
лепота пожелтелого терема
через несколько лет
станет дыркой на влажном виске
поминальной колонной ведущей живых и
расстрелянных
по огромной земле
где фотограф на мертвом песке
по известной статье
пребывающий в том далеке

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх
ПОРТРЕТ ДОСТОЕВСКОГО НОЧЬЮ

ночью
как череп и кости
или лаковый лик на погосте
лицом обращенный к торгашеским мелким рядам
глядит он в безумном молчании прошлого
на улицу эту где сытый и радостный хам
где бабки с цветами
где рожи с носами абхазскими
болит его память
и он не завидует нам
и пахнет разлукой и холодом новой диаспоры
когда весь кузнечный
открыт его мертвым глазам

О ГОРОДЕ СОЛНЦА

кампанелле под стать. мимолетности вопреки
я о солнечном городе в зимнюю стужу вспомню
слой трудящихся ходит по набережным реки
после целого дня тоски
лущит семечки. шкурки кидает в волны

руки красные разминает и швей и ткач
дышит жадною грудью горячий пекарь
на плакате над площадью желтый мяч
держат члены правления
как аптекарь
держит клизму

сквозь эту призму
видит каждый общественное добро
в нашем городе солнца светло и тихо
недовольных нет
продолжают тикать
часы если спит часовщик
усредненный общественный язык
славит солнце как славит столовое серебро

белозубая девка
одну ладонь \без ложки \ уложив на бедро
и другую \с ложкой \ подтягивая ко рту
день и ночь верещат станки
штабелями уходит продукция в высоту
в краткий миг передышки поплевывая в темноту
горожане тусуются у реки

но в каждой тысяче верных есть один
\и казнить бы - да казни запрещены \
этот неблагонамеренный гражданин
не желает чтоб были мы все равны

в славное время в года трудовых побед
он тунеядец не сеет не шьет не жнет
он политически вредный пишет портрет
и говорит: вдохновение не продает

все продается
пока существует труд
в городе солнца жиреющих трутней нет
в каменоломню под песни его ведут
велено в полдень ему принести обед

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

В.М.

это небо сквозь золото шрифта
не начертанного на граните
потому как сияние литер
непременно задержит зрачок
даже мох там где быть им не вытерт
и совсем не притоптан песок

этот поезд за чайкой на север
«заведен механизм часовой»
только дикий чахоточный клевер
под ногами где прежде конвой

где оставленных выселок рухлядь
зеленеющих срубов бока
это небо которому рухнуть
облакам улететь в абакан

здесь овчарок сытеющий выгул
по ночам обходил караул
свин докушал хоть боже не выдал
а всего на минуту вздремнул

шелестящие листья на коих
только кровью судьбу начертать
волчий глаз исторических хроник
от ивана их не сосчитать

но согласно наследному тексту
демократия пахнет пенькой
что поделать такое наследство
никому не дарует покой

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

из огня и камня
этажи раскрытые настежь
провалами лестничных клеток
пустыми дырами
вместо окон дверей садов
силуэтами черных кошек
скелетами мертвых слов
на фоне битого кирпича
на фоне скрученного железа
на фоне мира летящего в бездну
фотография перехода

от низшей формации к высшей
от дворянской идиллии сельских кладбищ
к огнедышащей пасти дахау
к черной свастике зла
к вечной песне металла
смерть хороша смерть хороша
высоковольтным хораллом
себастиана баха на гитлера переведя
выводить философию из кабинетов
на арену истории
проще
выводить философов из кабинетов
из университетов
в печь крематория
там смешаются воедино
сольются и станут вечны
маркс и гегель платон и плотин
кьеркегор и ангел силезский

там во мгле
мертвы на земле
дахау освенцим майданек
но вглядись серп и молот
неоформленной свастикой в бронзе
выпирают из каждого дома
из черных ниш и пробоин дверных
и задумчивый ангел прошлого века
прислонился к трубе водосточной
шелест бронзовой свастики новой эры
вместо крыльев раскрыл

ночь длинна
смерть нежна

так и слышится топот чугунных гуннов
запах крови щекочет беззубый рот
и под ветром грядущим с ночной лагуны
век с лицом мясника по земле идет

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

не то чтобы песня но скользким узлом между ребер
когда этот час непредвиденно в колокол пробил
под выкрики с места прошел как игла в сердцевину
и дух от материи тут же рванул наутек
во имя отца и во имя небесного сына
в эпоху разлук и вагонов рябых на восток

в эпоху ударниц в сатиновых красных косынках
разлома церквей и смыканья орудий труда
на этом гербе где над круглой планетой звезда
средь диких колосьев поставленной к стенке жмеринки
в эпоху когда бескорыстно цвела лебеда
для будущих булок военно-крестьянского рынка

и черные гранки натужно рабочий читал
боясь пропустить запятую из речи программной
и строил народ для россии великий канал
и даже поэт становился поэтом державным

ЭКСКУРСИЯ

- но чем глупее и ничтожней
тем для страны моей надежней
и тем роднее человек
а чуть умом раскинешь шире
вдохнешь дух пихтовой сибири
и посетишь охотский брег

экскурсовод берет на мушку
ты привяжи очки за дужку
а то не ровен час собьет
ведь он не даст тебе нагнуться
он не умеет улыбнуться
твой будущий экскурсовод

кирку и дуло созерцая
душа узнает душу края
родного ближе и ясней
жаль только не дожил куницын
не все увидел солженицын
и брил отменно брадобрей

когда зовут его смягчиться
вздохнет отправится лечиться
в алушту или старый крым
недолго звездочкам в комоде
лежать и формою по моде
его мы скоро наградим

кто вспомнит зло подставит щеку
кто скажет в этом мало прока
кто скажет выгодный маршрут
о безнадежность этих далей
страна рабов страна медалей
страна золотоносных руд !
ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

4 ИЮЛЯ 1982 ГОДА

двор ромбом
по периметру двора
четырнадцать деревьев
караул
вечерняя поверка
вакса стен

стволы незащищенные
пронзенные любовью человека
как стриженые пудели
молчат
шипят
зевают
в пустые окна

серая стекает
с шуршаньем штукатурка
обои разлезаются
о гнезда странных птиц
пустые гнезда
мертвые ячейки
семейных и общественных фаланг

вороны
дождь
газет намокший ворох
и там где сыто лжет с передовиц
забытый ныне некто А.А.Жданов
ботинка след
обломок погремушки

тоска разворошенного гнезда!

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

красный вагон золоченный движок лежебок
битый ветрами по снежной сибирской земле
переведенный из живописи в лубок
во всенародное пользование

царской семьей быстро выведенной в расход
не облюбованный - царственный для жулья
красный вагон спешно пущенный в обиход
строительства нового дня

в цвет комсомола окрашенная доска
с бронзовым молотом и серпом
с черной решеткой навинченной для зэка
в тридцать году шестом
в чистое поле заброшенный как десант
выживи иль умри
с башенным краном
мартеновской печью
памятником чапаю
-посреди земли

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

ПОЯСНЕНИЕ К ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ

1

на гербах крытых ржавчиной
пошлых державных гербах
эти птицы остались
клювастые хищные твари
чтобы в стороны обе чернея от гари
зорко вглядывались
да крыльев хранили размах
от курил и до гатчины

в поименные списки
включая живущих и тех
кто давно там
у врат христианского рая
к лязгу створок железных прислушивается качая головой
да крыластый конвой
бьется грудью по стенам да по облакам
постепенно где низ или верх
далеко или близко
добро или зло
и к чему это все - забывая

2

на смену императорским гербам
дарованным державе и народу
взошла не вифлеемская звезда
а наша пролетарская в соседстве
с колосьями крестьянскими
за годы
режима набирая совершенство
и требуя единого блаженства
и крупного земельного приплода

похеренную пташку не сравнить
с той малой точкой над родимым шаром
той призванной тем призракам светить
из марксовых трудов мануфактурных
что шляются по всем материкам
той звездочкой космических пожаров
к концу столетья столь карикатурных
что холод пробегает по щекам

3

пожалуй - не орудия труда
орудия убийства и стыда
бесплодного над этим держимордым
отечеством которым мы горды
должны быть
да чего-то не тверды
в любви к нему
не любит же голодный

подружку-смерть
спешит она в ночи
костлявой лапкой трогая за щеки
мурлыкает не двигайся молчи
сольемся воедино мой далекий

взгляни на серп
он так похож на меч
изогнутый в процессе отсеченья
главы от плеч
нам больше не отвлечь
глаза от кровянистого свеченья
предмет славянской гордости?
что плач?
мы старина в бою
не на ученьи

а молот? рассекающий врата
и головы крошащий как щебенку
нелюбый государственным врагам
и каждому народному вражонку
стальной пятою бьющий по рукам?

но та земля что в сирости лежит
округлая и сдобная как булка
наверно не земля
она как будто
в прицеле местность видимая
в том
оптическом кружке с пересеченьем
двух черточек - для выстрела
ученья
кончаются войной
когда мученье
не воевать но управлять страной

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

не свет тот не голос не вечер
такая глубокая тьма
каштана бесплотные свечи
и скалами мрака дома

как будто опять издалека
оттуда где грифель и март
ступает по прихоти рока
трусишка и капитулянт

глядит он на все перемены
и цокает зло языком
не нравятся выползню стены
дорожки с блестящим песком

не нравятся улицы парки
качели старухи в платках
ему бы уроду за партой
трудиться до боли в зрачках

ему бы по атласу ерзать
кряхтеть над историей грызть
гранит псевдомудрости твердый
и в грязном трамвае трястись

а он отряхает украдкой
испачканный мелом бушлат
и к глазу приставив тетрадку
в подзорную смотрит - и рад

когда вместо купола шпиля
ветвистого тополя вдруг
качаются волны большие
кораблики в море плывут

и следом за узким фрегатом
как яблочный срез под ножом
спиралью безумной регаты
за домом торопится дом

к ним лепятся липки скамейки
и голуби и воробьи
и слившись в дурную семейку
уносятся вмиг от земли

а нам что останется? слышу
за криком прощания крик
и скоро последнюю крышу
ухватит ночной гробовщик

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

О ВЕСЛЕ

нелепая эпоха позади
в провинциальном приступе печали
с ладонями прижатыми к груди
с веслом и без весла они стояли
и ржавые каркасы их сердца
внутри цемента рвались и дрожали

на танцплощадках крашеных под цвет
окрестных лип и ближнего клозета
трудились трубы крякали кларнеты
и каблучки разряженных невест
неловко наступали на щиблеты

творцы музыки рядышком в кустах
глушили спирт до молотков в висках
а массовик клеймил с эстрады пьяниц
у пиджака двубортного в тисках
он объявлял народу белый танец
ныряя в темноту листвы где ах
живительная влага на губах

я помню эту музыку и блеск
громадных труб дружинника у входа
твистующих девиц когда оркестр
в эпоху кукурузы и свободы
приняв на грудь забыл казенный текст
и вместо вальсов врезал на живца
такую лапцадрицу -ра-ца-ца

что дрогнул санаторий главный врач
как рак под пиво красен влез на сцену
и прекратил и визг и смех и плач
дуэта терпсихоры с мельпоменой

но расходился медленно народ
оглядывались в поиске героя
больные морячки плелись покоем
начальники их с женами бомонд
был недоволен выходкой такою
и наконец процессия прошла
аллейкой где стояла без весла

купальщица где тужилась пловчиха
и дискобол в познаниях нетверд
волчком вертелся выкрутив рекорд

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

семидесятые года
когда душа была тверда
и странное ходило поколенье
готовое к народному волненью
по голову ушедшее в слова
в очочках с сигаретой с воспареньем
забавна нынче практика родства

оно не замечало ни листвы
ни чудного славянского ландшафта
им бунин был смешон и близок кафка
а ближе кафки здание тюрьмы
как часто вечерами на кресты
смотрели как с надмирной высоты
готовые на подвиг и на муку
и воспевали гибель и разлуку
почти до уголовной хрипоты

а дерево тянулось за окном
высокое разлапое смешное
ничуть не изменилось все такое
и можно бы теперь его воспеть
под старость говорят близка природа
но книжная любовь почти что смерть
тряхнуть ли напоследок стариною
бурлацкой песнью нищетой народа
ублюдкиным с кровавым шишаком?

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

белый ангел скользит глазами
по дороге куда не знаю
пахнут лилии теплым болотом
луговая вода цветами
и речным ослепительным флотом
чайки рушатся вниз головой
за колючей стеной
этой памяти твердой и страшной

оглянись на огонь
так горят наши книги
подставь ладонь
хоть тепло не напрасно

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

время белых ночей
наслажденье очей
под гитару и шепот блуждание в парке
где обриты как панки
толстомордые русские парни
в чистых белых штанах и жирке изобильных харчей
время бывших надежд
время горьких закатных лучей
мир как палуба жаждет заветного крена
лево лево руля
и они нам выходят на смену

подворотни пусты
собирается публика в скверах
воркотня наркоты
и глаза без испуга и веры
злой начес хохолков
деловая ударная кодла
жаль родных мотыльков
возвращаться им поздно
веет древней зимой
все мы станем землей
но на снимках стоят где-то в юрмале мальчики наши
лет пятнадцать назад
удивляются листьям опавшим
ветер
листья летят
улыбаются мальчики наши

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

ПРИМОРСКИЙ ПАРК

в приморском парке зелено и тихо
присядем на скамейку мое лихо
поговорим о будущем о прошлом
нам птицы обещают день хороший

они высоко вьются беззаботно
деревьев не запачкан глянец плотный
стрекозы освещенные трепещут
мы здесь одни
мы вечные как вещи

вокруг: деревья темные и камни
мы тоже отплывающие в память
в ту старину в древесную обшивку
где сердце выдается за наживку

где тело тлеет снова прорастая
травой и мотыльками и цветами
приморским парком тихим и зеленым
пристанищем души переселенной

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

СТИХИ О БОЛЬНИЦЕ

невысказанный мир в тебе возрос
как черный корень что идет сквозь глину
в родную почву но находит камень
и снова ищет и в конце концов
в себе источник обрести готов

больничный двор за проволочной сеткой
где осень желтым пламенем на ветках
где до обеда тошного за час
вы дышите той осенью тем ветром
за поворотом медленным ключа

усталая больничная округа
усталая больничная обслуга
а листья намокают - что ж подруга
горят костры - пускай они горят
ведь сетка не пускает в этот сад

вас всех построят в шествие по росту
тогда и смерть покажется вам просто
глубоким сном на много зимних дней
блестящим шприцем
чернотой наркозной
а запах дыма тянется злодей
как голос не имеющих корней

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

серебристые листья оливы в небесном саду облетают
долго вглядываясь в облака
горечь этих плодов губы стягивает и тает
глубока

горечь этих надежд повременный скандальный список
эти руки у лба
как шаги по колючей траве - с полной потерей смысла
просто лишь бы куда

серебристые листья дрожат отражая небо
а потом умирают и жалобно вдаль летят
где голодные чайки в полете хватают рыбу
камнем падая вниз и выныривая назад

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

отошла наша юность как поезд в аид
где слепой машинист где черное поле
все ты знаешь поэтому сделай вид
что не твой это поезд

что еще нам даруется свет в окно
ветви желтой рябины в крови осенней
что не все пролетело что нам смешно
и смеемся над тем мы что не успеем

о как небо открыто больным глазам
как нещадно колотится в горле сердце
поезд поезд разлуки летит к чертям
поезд встречи встает на пороге смерти

ты целуй меня в губы пока молчит
привокзальный анонс что состав наш подан
ты гляди мне в глаза только сделай вид
что не твой это поезд

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

история - азбука? истин подлог?
комедия? драма? профессия?
когда ж раскачаешь проклятый челнок
повеситься только повеситься

уже удовольствия нет
ни шиша
не выйдет - провал красноречия
от первого вечера нищим дрожа
цепляясь за каждую трещину

куда и макар не гонял
где и бог
пятно где и вера по прописи
а вы говорите - спасает любовь
любовь? пропади она пропадом

спасает одно: равнодушней стены
бесчувственней идола с каменным
мурлом и вино
а случаются сны
как в воздухе пахнет отчаяньем!

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

и с той угловатой безмозглой осенней протяжной
чтоб речь надрывалась углом выпирала при каждом
движении
чтоб клубом вставала дымясь над развалами памяти
и небо застив осыпалась набрякшей листвой
и с той виноватой и горькой и нежной и жалобной
серьезной водой
когда нам уже лицемерно не надобно
глядеть улыбаясь и страшно боясь сантиментов
-как просто быть искренним
только не станет искусством
душа твоя горе
надломленная до хруста

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

акаций листва серебряная
в изголовье осени
перекатывает свет на ладони дня
перечитывая доски судьбы велемира хлебникова
и печаль охватывает меня

что добавить к судьбе?
председатель земного шара
упокоен навеки он в шаре своем земном
где сплелись корневища
где каждый находит пару
где стрекочет кузнечик в бессмертном саду времен

что добавить к судьбе?
революций голодный опыт
под шуршанье страниц черных формул корявый строй
и провидческий свет проходящий сквозь гарь и копоть
в ту глубинную ночь под тяжелой земной корой

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

на песке побережья в пятнах нефти и крапинах сора
на песке побережья богатого дохлой травой
тухлой рыбой и прочим отбросом
на песке о котором
мы знали что он золотой
что вовек не убудут песчаные плоские горы
на песке побережья любимого детской игрой
на песке уходящем к границе от лисьего носа

ничего не осталось
только дождик рябой
сосен черный конвой

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

в том и дело
хоть тысячу книг напиши
добрых разумных книг
не изменишь не то что чужой души
а и тени от дерева
ветра скользящего там
в вышине
даже цвета плодов
даже формы косточек в них
даже детского крика во сне

и к чему тогда речь?
узел смерти на чахлой сосне
напрочь хвои лишенной

МИШЕ КРАВЧЕНКО-БОГУСТОВУ

осенняя прозрачная прохлада
пастух прихрамывая гонит стадо
звенят буренки редким колокольцем
всем место им оставлено под солнцем

среди лесов нелепая нагая
деревня полунищая такая
метет солому ветер над стернею
вороны в небе темной пеленою

слепые избы схвачены гвоздями
дым кое-где несется над домами
и стадо пестрое ему внимая
в чистилище торопится из рая

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

СВЕТ

глянцевитые круглые листья
сосчатых цветов перекличка
вакационное лето
вакцинированное земляникой
ярким солнцем
хрустящим песком
звоном твари летучей
да новой надеждой
на случай

здесь не пляжные гагры
пылает жесть
станционного домика
сосен крутые шпили
колеи
да ромашек глазам не счесть
романтической пыли

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

ангел господен труба золотая в руке
твердые скулы сирень изумленного взора
что нам стараться когда на чужом языке
стен белоснежных все так же восходит опора?

что нам стараться? темна еще поздняя синь
над колыбелью где коврик желтит изголовье
алый георгий и змей повелитель пустынь
к спящей царевне склоняются злом и любовью

чем вышивали? на золото боль расплели
стала светлей виноватая музыка в горле
спящий младенец мы честные стражи твои
наши ладони над горечью моря и солью

гальку катать да оттачивать вечный катрен
льнуть к синеве где трубу он сжимает до звона
к той синеве где окончится цепь перемен
рваная речь станет музыкой ангельской снова

как нам не верить? пустая котомка легка
ноги босы и высоки шелковые травы
небо как море и в море плывут облака
белой ладонью зрачок закрывая кровавый

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

ПРОЩАНИЕ С ТВЕРСКОЙ

мне не приснится уже мастерская
дверь в этот сон заколочена. пуст
дом вкруг которого бредит тверская
и расцветает сиреневый куст

эти дворы переулки кварталы
нет их - и сквер разрастается ввысь
чтобы напрасно душа вспоминала
их суматошный разгон: порвались

связи времен по-шекспиру и близко
ваши шаги не откликнутся мне
на повороте где небо так низко
что размывает дома в синеве

детство чужое к чему ему ведать
детства чужого родную страну
я у старухи спрошу как проехать
эту москву - но не вширь: в глубину

в двадцать вторые в десятые в глубже
дверь распахнуть и застыть навсегда
на фотографии темной и душной
в платье до полу и шляпе - тогда

пахло в прихожей цветами и воском
в окна рвалась запинаясь вечна
но не дано мне поверить что просто
переселиться в тебя глубина

ты ведь изменишь лицо и повадки
почерк чужой со страницы скользнет
что мне до платьев умершей прабабки
до этих страшных бетховенских нот

я не умею в чужое рядиться
я никогда не пройду по тверской
в дом на углу где чужая столица
машет отчаянно веткой сухой

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

акватория города синие жилы трепещут
острова окружая сквозной паутиной и снова
воплощаясь в одну сумасшедшую стрелку
постепенно все шире покуда не станет заливом

только контур прочерченный тушью оформленный камнем
бессловесный фарватер насечка имен - неужели
хлынет мутной водой и каналами и рукавами
и ручьями и белый квадрат превратится

в пароход или катер где дети с цветными шарами
улыбаются в желтую рябь фотографий?

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

городские помойки цветное стекло и бумага
на мощенке постройки
как трепетна летняя влага
золотые на белом торопятся к облаку крыши
неразумная бедность сквозит с облетающих вишен
и над парком приморским колышутся полчища чаек
над сухими ветвями
над мутной водой и причалом
и качая крылами проносятся с шумом и свистом
беспризорные птицы
надежды беспочвенной пристань

и трамвая стрекочут
питомицы бабочек дневных
и от ночи до ночи
сжигается воздух безмерный
и старушки глядят на листву обгорелую в свете
смотрят словно хотят
сохраниться в губительном лете
ни ступени вперед
здесь на этом углу у канала
здесь у этих ворот
у летящего к солнцу портала
навсегда как в глуби
фотографии желтой и зыбкой
в летнем мире живых
с навсегда пригвожденной улыбкой

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

ГОРОДСКОЙ ПЕЙЗАЖ

паутины
дрожащие паутины
тихий ломкий коричневый воздух
как загар на теле ребенка
тонкий
гладкий
обкатанный солью прибоя
словно грецкий орех
две скорлупки
-кораблик в море

город зонт полосатый
золотых крестовин средоточье
красный раструб трамвая
вода истекает
иссякая
в купели фонтана
штукатурка слоится
ветшает historia mea
и дрожит паутинка
челнок-паучок
в серебристом сиянье ныряет
в глубину
заповедного древа

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

СТИХИ О СЕННОЙ

на площади достоевского
той где лошади достоевского
положено пасть под кнутом мужика
на пыльном асфальте прорезанном рельсами
где выход подземная ищет река

на этой где рядом такие знакомые
базар и канал и дома над водой
на площади этой где плакал раскольников
убийца неопытный и молодой

топор навострил он да хлопнул по темечку
застоянный воздух нагретых домов
вползает сквозь ноздри нечаевским времечком
да веет над нами с двадцатых годов

о лошади битые в морду неправильно
о бедные люди в горячем аду
о те кто и в лагере славили сталина
и кто безымянно легли под звезду

когда бы делить все на черно и белое
когда бы не думать о твари земной
когда бы бояться о что же мы сделали
с историй нашей и нашей страной

не маркс и не гегель - отродие бесово
одни подлецы не страдают виной
но если идти так от тихой подрезова
не очень далеко до шумной сенной

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

ПОСВЯЩЕНИЕ В НИКУДА

горький вкус миндаля и осеннего пива
голубиная речь на границе надрыва
золотые спирали
вокруг фонаря запотелого
безнадежный подсолнух
корявые черные пальцы
лепестки опадают
под ними вода глубока

стен кирпичных отрава
горящая вывеска слева
липа голая справа
иммитирует вечное древо
на исходе судьбы отдающая дегтем зима
слякоть стынь и озноб
на себя не похожа сама

бесприютный нахохленный голос а все же воркочет
ничего не воротит
не взлетит над ржавеющей крышей
так в бензиновом смоге
сдалось голубиное племя
второсортной эпохи

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

здесь в этом страшном городе свиданий
где гнут мосты и вздыбливают спесь
где скверов свет где бред петровских зданий
есть старый дом и тихий садик есть

там лестница с перилами
но молча
сверну налево в сторону невы
где гладь воды столетиями морща
стоят дворцы
где тянут морды львы

но этот дом
не нам прощать изгоев
им небосвод другие поднесут
той синевы что плещется у гойи
и над толедо рвется навесу

и дом и сад
кому теперь живете?
кого храните?
стоит ли ваш труд?
в квартирных списках больше не найдете
моих друзей
там: граждане живут

вдали вдали как в ящике на дне
они молчат а мы горим в огне
порой апрельской голубой тревожной
где ночью ореол над фонарем
один как перст в отечестве моем
но так светло что плакать невозможно

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

СТИХИ О ЧИСТОМ ИСКУССТВЕ ИЛИ ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА В СТАРОСТИ

застиранные волосы берет
да стоптанные напрочь башмаки
идет себе философ и поэт
давненько ненавидящий стихи
-ну как живешь?
-спасибо ничего
но боже как влажны его глаза!
он как щелкунчик вписан в натюрморт
как дерево сухое в пейзаж

на фоне этих стен глухонемых
забетонированных мрачных стен
задумчивую голову склонив
который год он неизвестно чем
нелепостями занят
пусть вокруг
на митингах устраивают быт
он плащик поправляет как сюртук
и даже не прислушавшись - бежит

там дом заплесневелый - но в дому
подслеповато щурясь над листом
он ум ведет в абстрактную страну
локтями упираясь в грязный стол
-хозяин слов ненужных никому
как всякий кто к сомнению пришел
на фоне этой комнаты пустой
с походной койкой клетчатой в углу
он стал предметом как стена и стол
как штукатурка вдавленная вглубь
его окно спускается на двор
и видя каждый день его черты
он строит мир как тот кто произвел
сей мир из хаотичной черноты

«когда бы был я отроком иным...»
когда-то был он молод и красив
как те что вышли в гении - но им
ни строчки не отдаст пока он жив

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

балтийский славный вытянутый словно
навстречу свету вытянуты губы
прозрачный ветер - что твои капризы
листвой зеленой шарить по карнизам

где рябь воды стекольная такая
и солнце не светило а приманка
на рыбьем пляже гальку раскатает
тугая парусина звонкий бубен

далек и ты с тем привкусом загара
шелковой кожи соли и озноба
раскрытых глаз невидящее горе
конец июля - небо солнце море

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

зоопарково душное стойло
петропавловки красный кирпич
но спокойнее - хоть не спокойны
в голом воздухе щебет и писк

выжигая корявые мачты
рвется диск в голубую страну
и ругаются дворники матом
под мешки подставляя спину

пахнет потом селедкой и луком
заскорузлый пыхтит «беломор»
сквозь истории жалкую лупу
не рассмотришь эпоху в упор

с нею жить тосковать и смеяться
в эти летние месяцы гарь
повисает над нашим палаццо
и до одури прошлого жаль

целодневно рассматривать снимки
и насильно пытаться дышать
а во сне орлеан и ходынка
то страдание то благодать

на засиженных мухами стеклах
отражается варварский зной
обойти эти пошлые толпы
у церковной стены за стеной

на кресте о котором не помнят
только черным воронам приют
и отмеченный пушкою полдень
по ушам ударяет как кнут

но когда выдается прохлада
и свободная дышит нева
наводнение - вечное благо
пожирает мои острова

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

НЕБО АМЕРИКИ
А.Г.

1.

ты великий поэт великой страны
рая форм механических
благообильного края
но гляди как причудливо оголены
корни мира
когда он сгорая
нам оставит нелепые вещи эпохи холодной войны

вот прозрачная бабочка
к ней заводной механизм
приложеньем бесплатным
\забавно летает зараза \
шестеренки внутри не видны для разумного
глаза
лапки тонкие сжаты
по крылышкам влажные пятна
но с тобой все понятно
нам сразу

обетованный мир?
этот скрученный спрут городских
испытующих свалок
проникает из слов на поверхность российских дворов
так же черен и жалок
и блуждает душа меж чугунных надгробий ночных
мира нашего
щедрого мусором мира
где огонь вавилона коснулся родных мостовых
и давно воедино смешал
погремушку войны да эллинскую лиру

2

навсегда этим облаком легким и белым
на высоком и синем небе
навсегда колокольчиков звоном победным
в той руке что волшебна
поскольку пока существует
-о пожать эти пальцы да пепельной горстью сухую
гарь ухватишь

восемнадцати лет
а теперь тридцати четырех
одинаково воспринимаю
столкновение двух несовместных миров
ада мертвых вещей
и словесного светлого рая
где как дикий цветок
на обочине смертного края
неизвестно зачем ты неопытных манишь людей
ведь понятно что та переправа
по сути своей
лицемерно скрывает
имя лодки
то имя подобно коре
навсегда нас берущей
а то что поется всем слава
не утешит идущих
по черной подземной норе

ты стоишь на челне
ты спокойно глядишь на кровавый
отблеск солнца на крышах
на тонких стальных проводах
виден город небесный
апостольский и многоглавый
и замок на вратах

3

наша русская речь хорошо умерев снова выбилась в люди
отхватив ломтик фроста
кусок ферлингетти
воздух дальней америки наши наполнил груди
как чудесные паруса
да забыла сказать - это воздух смерти

как причудливо связано все на свете
слово явленное такой же становится вещью
как сапог новобранца в напалмовом лете
или бронзовый шарик старинной кровати
слово вещи рождая нас хлещет плетью
\не простят нас сестры и братья! \

-это наши слова отравили им мир предметов
безобидных как небо вода трава
это мы принесли механические слова
с диких пастбищ железных веток
вместо птиц в облаках запорхала стальная стрела
вместо рыбы в морях захрипела подводная нечисть

если вместо песка только проволока в руках
если вместо листвы целлулоидная подделка
смерть когда умираем становится словом в стихах
просто черной рекой
никакой - ни глубокой ни мелкой

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

я в списки внесена а ты платон
в дисциплинарный справочник внесен
науки где невежественный ум
твердит он лжец поскольку проще юм

под солнцем юга солнцем-орхидеей
мне ясно что предмет и что идея
я ноги мою в зелени понтийской
и на душе покой философийский

под солнцем сим что мучаться слезами
до греции дотянешься глазами
воды глотнешь все тень вещей все эхо
застыли губы в судороге смеха

я не матфей чтоб истиною клясться
я не давид заклей мне губы пластырь
молчание
но музыка раздета
ее предмет тень моего предмета

и если я люблю клянусь и плачу
ты прав платон исправит дело плаха
гони меня в леса в поля как зверя
слова лелеять только Слову веря

оправь мои слова колодным звоном
лохмотьями одень укрась рубцами
я тень Идеи я глаголь Закона
с руками распростертыми как знамя

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

белый на белом
черный на черном
слепота когда четко теряется форма
ничего не вижу
слишком светло
ничего не вижу
слишком темно

белый черный
две части познания мира
область вольного духа
сияние и слепота
область гордого горя
страдание и слепота

а всего-то казалось бы
дети сумеют
белый лист
черный лист
смерть и жизнь
жизнь и смерть

философия Взгляда
малевич
эпоха открытий
а всего-то казалось бы
-лестница внутрь холста

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

я поставлю три точки в конце этой повести чтобы
нас любили не очень но плакали если придется
и горячее солнце глядящее в окна хрущобы
разлеталось по зелени и по лазури
-на опасной работе словесного канатоходца
разбиваются больше от собственной дури
август месяц разлуки
листва пожелтела слегка
запах дыни тревожит шершавый листок языка
и слова неожиданно пахнут последним купаньем
их еще не унять их почти не вмещает строка
но зимой они честно пройдут онемелой гортанью
-принимай белый лист подношение издалека

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

безжалостным мифом
таким же как мы создаем
по смерти великих людей
когда небосвод опускается на водоем
все ниже и ниже покуда не скроет сплошной
слепой пеленой
над водой наклоненных ветвей

попробуй поймай эту ветвь
только призрак сухой
да вкус мертвечины во рту
как те фотографии где мы ущербны с лихвой
и подслеповаты на незатененном свету

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

на лице моей польши глубокая зимняя ночь
замерзая от центра варшавы автобус в мукотув
прижимаясь губами стекло отогреть хоть на треть
бесы снежные бесы галопом летят по дороге
ангел польши моей спит под белые крылья
упрятав босые ступни

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

это бедное лето где желтые листья в клочья
где стрекозы замерли и падают и падают вниз
как уэллсовские треножники опоры
высоковольтных линий
вдаль идут по ржавой стерне

о как приторен запах расклеванного мяса
красной оторопью
настойчивым глазом вороньим
желтым колосом
чей дребезжащий конус
лапой липкой захватывает хронос
тянет в рот
и раскачивает треножник
черной дробью
дождя и птиц

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

лабиринт этих стен
желтоватых оббитых шершавых
стен где черные окна
да черные трубы
этих серых дворов
этих кошек упругих и плавных
этих бледных детей
растворяющих бледные губы

словно ловят невидимый воздух
и дышат невидимым садом
от которого липа осталась
суха да черна
и к стволу неживому прижалась
городская весна

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

«...но руин его потомок языка не разгадал...»
Е.А.Баратынский

мы мертвые
мы сумрачные люди
из пепла из обломков нищих слов
мы воссоздать пытаемся эпоху
дрожащим пальцем поправляем складки
бумаги обращенной в тлен и камень
но тщетно перелистывать тетрадки
исписаны они учениками

мы ждем
мы стража
но разбиты в щепы
те корабли что знали адресата
в глухой воде где только зелень света
молчат они
лежат на дне реестры
фалернских вин и римские монеты
и прочие ненужные предметы

мы ждем тебя
мы знаем что ты есть
давно в руинах храмы и народы
и каменную книгу не прочесть
но грянет час мелькнет во тьме ночной
экскорт нелепый с возгласом о чуде
мы все поймем
мы заслоним стеной
тебя
живые страждущие люди


ПЕЙЗАЖ ДЛЯ ДОМА С ЛАТЫШСКОЙ МАРКИ


век бы так - амальгама стекла
зеркала где рассвет и закат
интенсивными пятнами темпера
где на желтых открытках
из желтой воронки глядят
сквер и памятник
памятник и фасад
дома начала века

трехэтажный уродливый мастодонт
упирается в горизонт
всей сетчаткой засасывая восток
черно-синюю сферу
пунктир венозный
взморье курортные сосны
теплый ползучий песок
булдури-майори-кемери
юго-восток
моря начала века

бьет вода ледяная
и нет ей края
здесь господь не желает основывать рая
только волны и волны вдаль
дом построенный ветром
осевший щебенкой
гарью пылью кирпичной
дождем цементом
уцелевший покуда над ним стихия
враждовала с людьми

дом уносит пространство
безжалостно гонит в море
желтоватый квадратик
и видно не станет вскоре
золотого герба

круглой черной печати
-о плыви моя латвия
горькая как вода


ТОГДА И ЧЕРЕЗ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ


1. ЮРМАЛА С ФОТОГРАФИИ КОНЦА ПЯТИДЕСЯТЫХ

каждое божье утро
эта земля под ногами
шелестела золотистым песком
мелким
еще не нагретым
соединенным корнями
сосен с мерцающим летом
балтики
с флигелем недовоспетым
да санаторного моря конурочным городком

где до сих пор сквозь стекольную линзу воды
те триумфальные острые долгие листья
праздников рижских
черноголовые чайки
да эти ракушки \розовым ломким продлится
свет протыкая конструкцию тоньше слюды \

да это море янтарные сея обломки
бледной водою смахнет недозрелой бумаги права
-на фотографии желтой поганой и плоской
дети у дерева в этой навырост
\читай не по росту \
душной одежке
\возможно весна \ и трава
рвется на волю на свет
пятьдесят очевидно восьмого
по завиткам этих раковин
дней завиткам
по медоносным тычинкам песка золотого
здесь недоступного
и не пригретого
-там


2.ОТТЕПЕЛЬ


в той юрмале там в булдури когда
почти на год мы были с морем вместе
в те пятьдесят-последние года
в ту оттепель неведомую в детстве

что помню? только волны и песок
поскольку в это юрмальское чудо
в цветной пансионат где жил бульдог
\верней она обильная щенками \
закинули меня на долгий срок
уверовав что море с флигельками
навеки избавляет от простуды

и каждый день то море - вольный крен
шло от ладоней парусу навстречу
и странно - этот юрмальский эдем
был пуст и светел. пуст и страшно светел

как этот шар прозрачный голубой
изъятый из песчаного обрыва
но падал снег когда встряхнув рукой
в него глядели долго
терпеливо


3.ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМОЙ, ТАМ ЖЕ


кварталы пусты
забитые окна
в деревянных занозах щиты
цвета копоти
мокнут и сохнут
неприкрыты
и покатые крыши от ржавчины до красноты
стадом сонным и пестрым
бредут сквозь кусты

по ночам
над холодной и скверной водой
называвшейся некогда славным балтийским курортом
кошек тощие тени
да проводов металлический вой
как надежды гривенник стертый

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

и плывут облака
голос жаждущий откровения
обещает нам пластырь на рот
то есть: линию демаркационную
между воздухом
и тем что воет и гложет
вообщем живет
внутри

говори
говорят человеку с пластырем
и он как глухонемой
подымает пальцы
и дышит носом
\глубже глубже
как будто идет кино
а ему уже все равно
жить? не жить?\

тот же пластырь
отчаянное пятно
на лице обращенном к богу
он уже не выдумывает рай
и не ищет пути к человеческому острогу
и летят облака
как в той песне в мифический край
-в воркуту в манхэттен в шанхай

слезы?
высохли слезы

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

ОРНАМЕНТ

нелепый археолог в кургузом пиджаке
за восемьдесят рэ он делает пике
главокружительней поэмы в камералке
где пыльных черепков на полках тьмы и тьмы
где маркировщиков усатые умы
скучнее периодики в читалке

а он смотри - поэт
не слепит он горшка
поскольку черепки из разного песка
из отдаленных мест не связанных культурой
то амфоры кусок то прочая структура
и черных номеров на белом лепота

он с раннего утра штудирует талмуд
где все эти веревочный гребенчатый где много
округлых цифр. раскопных планов. ждут
его курганы только что от бога
нам варварам достанется ли вкус
медовых тех хлебов чем кормит негу уст
тот самый зевс в той греции в той спарте
в том карфагене в том мидийском царстве
в той дальней стороне где ныне берег пуст
где даже он корпящий скучный чтивый
напрасно выведет триеры вдоль пролива
и мертвый архимед спалит латинский флот?

о греция моя? к чему нам сохранять
дыханье глубины которую понять
нам не дано где так оливой пахнет
где так светло горит с колониальной башни
над понтом золотой переселенский щит
где гэллы вечный плач о берег злых обид
и сходятся в отчаянном броске
два берега те сцилла и харибда
не оставляя следа на песке
ни амфоры в раздробленной руке
ни черепка
ни правды и ни кривды?

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

ребра песка
пляж
глянец воды
наш
брошен под ноги
мир
бабочки-недотроги
птицы и осьминоги
рыбы цветы ракушки
солнце палит из пушки
отмечая полдень

твари дарованный отдых используют разно
для одних хлеб насущный дороже жажды
приключений
иные в курортной лени
третьи боятся тени
поскольку тень выдает присутствие индивида
и на желтом песке лежат весь день
человекоакриды

пробежать к волнолому черпнуть воды
моцион для лентяя
я гляжу с высоты с тишины с гряды
и стихи сочиняю


ЕСЛИ ПИСАТЬ О КРЫМЕ 1985-ГО


если писать о крыме
надобно вспомнить великий татарский исход
как в одну ночь без вещей по машинам по тесным вагонам
их рассовали и мигом очистился крым
обогатив новым этносом волжские дали
дружество связей татарам казанским открыв
впрочем ни те ни другие не видели в этом резона
но в одну ночь - с узелками
с глазами чернее воды черноморской
не понимая великого курса вождя
страшно страдая от ветра песка и дождя
так появилась татарская крымская зона
на берегах нашей волги
где некогда струги
стенька гонял да удалый гулял пугачев
где новый этнос зажатый в мистическом круге
понтом эвксинским сей каспий назвать не готов

и протестуя он рвется на старое место
на побережье где русь и украйна цветет
где как известно и так виноградарям тесно
после того как лоза ничего не дает

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх


ПИЕТА


1

на котурны поздно
рим в руинах
теплый воздух рвется над водой
рим уходит в вечность
что о риме?
ветхий крым прощается с тобой

вот уже за керченским проливом
что в ладонях с горней вышины
отплывает в память
ей пожива
мне печаль
а голосу волны

быть спокойным
биться в твердый камень
бить мне в сердце в снежном далеке
римскими стихами как цветами
след твой застилая на песке


2

дикий крым если в горы
туристический профилакторий
если шлепать по морю
в дивной дымке гурзуф
прилепился к зеленой флоре
обиталищем горных пчел
над землей и над морем
мишенью слез
диск слепящий взошел

босиком по воде собирая дань
обгорая
в день ясный до звона
наблюдая птиц
а также множество пляжных лиц
а также морское лоно

отдыхая а проще переводя
взор с водицы на скалы
быть свободным
не дать пелене дождя
подмочить идеалы


3

аметистовый водный глаз
зелень узких террас
на ай-петринской яйле военный плац
бетонированный матрас
оснащенный гигантским яйцом

в ялте выгул ментов
пляж под сенью зонтов
интурист и колхоз
скука смертная
стоп
очень много цветов
красных белых и в частности роз

а вообще благодать
поскорей бы сбежать
есть нехоженые места
как положено
там вода чиста
берег гол
в смысле людности
гребни гор
золотые места


4

если с гор посмотреть
пляж похож на разрушенный муравейник
трупы навзничь
полуживые едва ползут и барахтаются в воде
а победители в горы идут
и там создадут
муравейник новых надежд

вон по склонам лепятся черненькие тела
вьется тропка
спешат восходят
стоп
взгляд с горы к нехорошим ведет делам
отрываюсь от масс
говорю о трудящихся свысока
надо вниз
к человечеству
на песок


5

я занимаюсь кликушеством
иносказательно простираю руки
кричу о каком-то благе
проще надо
море с теплой водой
песок золотой
зеленые горы рядом

не думать
глядеть что на берег спустилась тьма
зажгли фонари
вдоль асфальтовой ленты пляжа
глядеть и не думать
иначе сойдешь с ума
придут санитары
и живо тебя повяжут


6

если я умру не рыдай надо мной вода
и обкатывая гальку морскую не дрожи мерцанием слез
я знаю пока я верую я существую
и если это всерьез то и все всерьез

вот осенний листок заморыш с неба
бело-розовых жил сплетение
проплывает торжественно
прощай олива
свет отлива
вдаль уносит его
путешественника

черный контур улиты набряк зонтом
в красных листьях кизила бунтует пламя
день сменяется днем
дождь дождем
время сизых штормов не за горами

зелень
нищая лиственность ждет конца
только ближе туда где пляжный глянец
кипарисы для анненского ларца
вечной кроной втыкаются в облака
пока вянет кизил
и ты ольха вянешь


7

так кончается лето
ветхий крым
и зверинец из ялты тянет в стаю
и уже под ногами третий рим
загорелыми пальцами ощущаю

и уже по асфальту гремит трамвай
ни с горы и ни в гору
пешком к заливу
ты волшебному солнцу скажи прощай
абсолютная невская першпектива

только в праздник церковный п
од светлый звон
мне мелькнет твоя зелень вернется жаром
в ангелах
при свечах
в глубине икон
и отпустит тяжесть земного шара

и когда запоют
зашумит прибой
золотая дорожка скользнет по морю
и божественный розовый голубой
мир воскреснет
заслушайся да воспой
петербуржской холодной сырой зимою


ПРОЩАНИЕ


она проходит резкою границей
меж голосом и жизнью - в никуда
отживших форм из бронзы и гранита
классическая вздернута узда

ей дашь поблажку
с сердцем нараспашку
с улыбкой пронизающей до слез
-спрессовано бумажкою к бумажке
-наколото уже на острие

какие создавали мы картины
как рвались наши бедные слова
-спрессовано и брошено в корзину
-наколото и снято с острия

как ежились пронзенные иглою
доверчивой поэзии труды
про море \описанье горловое \
про небо \не осталось ни звезды\

объедены животными по краю
высокие слова о красоте
я их теперь почти не вспоминаю
я их боюсь как темы о христе