|
снег мерцающий снег
сплошной наждак голоса
один кристалл другому дзи-инь
дзенькуе пани
ксилофон ледняных перстов
нежно снежно до слез
дзенькуе пани
голос падает в панике
до басов
если ты предел
то я бес предела
анлимитед
беспокойный глаз
небо снежное обнимает тело
ледяной кристалл
огненно красный полыхающий после нас
в огонь она входит
в глубокий огонь
в горячий горячий огонь
и к сердцу ночей прижимая ладонь
в огонь она входит в огонь
и падают следом слепые крыла
широкий малиновый цвет
чтоб выползти в небо сгоревшей дотла
из шкурки не знающей бед
и снова пылая пылая углем
и влажною тиной чадя
вольна покидать свой пылающей
дом выходит она из себя
а ты что придумал сияние глаз
на ветках лазоревый цвет
холодное солнце связавшее нас
настроило острый стилет
и пали и пали и пали года
в огонь где таится в жару
душа-саламандра пятнистая тварь
отшельница в этом миру
стекает шелк знамен на мокрый вторник
как дождь времен линяют черной тканью
слепые заголовки мирозданья
и голос рады (рада и терновник)
из легких рвется чтобы ты полковник
рыдал под раду поместивши плечи
вне поля зренья прочих человецев
голубкой что ли к облаку над сопкой
без оперенья тридцативосьмидюймовым
не плач славянки голосок хреновый
но как скребет пропитанную водкой
полковничью проверенную глотку
и с тех небес что вывесил над сценой
безвестный декоратор армавира
нисходит нимфа с огненною лирой
похожей больше на пучок морковки
и пряча слезы убежать из плена
той музыки спешит продукт муштровки
между рядами двигает ногами
он к выходу на воздух на свободу
где голубки на канцелярской кнопке
пришпилены навечно к небосводу
а вслед ему по серным копям ада
рыдает рада
кто бы историю не написал
горькие губы как в профиль нож
прост истерический идеал
пруст отдыхает туда не вхож
звезды в мензурке волшебных действ
перемешались тая состав
для идеальных чужих злодейств
самоучителем верным став
мышки добавить трухлявых пней
гермафродита дурную кровь
тигель мой тигель пыхти сто дней
дрянь герметическую готовь
пусть обернется мне красным львом
светом смятенных в больном глазу
башней всплывающей надо рвом
и уходящей навек в лазурь
пусть оно вспыхнет закатом дня
дикой стрелой что пронзает дух
гибельной точкой для жития
где в третий раз проорет петух
и отстранившись с лицом в огне
ты отойдешь и нырнешь в толпу
на историческом полотне
к жизни привязанный как к плоту
что перетащит из страшных лет
в мирный тягучий холеный быт
вставив распятие как сюжет
неумирающий вечный жид
пятнистыми ребрами зебра-день
отголосок страны людей
платформа вагон
вагон паек
прошлое вырвано из-под ног
неустойчивые колеса
тащат состав
на милисекунды как говорит философ
отстают часы если в вагон попал
проводник принесет стакан
бледный чай
за окном переменный locus
переезд
перегон
перевал
может проще пришпилить к стеклу картину
вот он пункт назначения N
спальных мест четыре
над ними песок и глина
сырость крашеных стен
корявые когти скребут по стеклянной стене
изогнуты пламенем золотые жилы богов
над древним асуром черные стаи мух
сосуд твой пуст ослеплен подозрением дух
звезды дырами стрел на подсиненном полотне
на прощание хватит и горстки слов
а за спинами светит округлый диск
а за спинами воздух горяч как пар
и когда ты с надеждою смотришь вниз
вместо города видишь дрожащий шар
нет ни улиц где прежде ходил босым
ни густых теней ни пустых песков
ты висишь меж миров как бездомный дым
от разрушенных очагов
букв начертанным неким посланцем тьмы
не стереть со стены хоть скобли года
время лопается свет на разрыв струны
реагирует вспышкою и когда
успокоишься вроде бы приказав
разрубить на куски неумех жрецов
проступает ржавчиною в глазах
рев огня от высоких ночных костров
сладкой вонью несет от горящих тел
жирной копотью страх застилает взгляд
среди сна просыпаешься ты совсем
пот холодный озноб тебя бьет чадят
лампы тени ложатся вкривь
точно щупальца к сердцу ползут ползут
уберите кричишь ты но голос тих
и такой непонятный тревожный звук
словно бьют барабаны зовешь слугу
но один на один ты теперь с собой
ты один принимаешь свою судьбу
мене текел и слово встает судьбой
под корявыми пальцами известь красна
изогнуты луком золотые губы богов
твое тело омыто источником семи вод
все закончено вечность раскрыла рот
и сплошная липкая тишина
поглотила ненависть и любовь
мене текел дрожащий смех
затихает в тусклой ночи
мене текел горячий след
дурнота без причин
пахнет хвоей крещенский денек
север луковичный дух
кто-то пишет для тех кто не смог
выбрать между двух
максимальных величин
просыпаясь во сне
я читаю на стене
мене текел упарсин
где китайский залив впадает в глаза
малярийным ядом болот
ты оглядываясь назад
воздух втягиваешь и вот
плотен стал он тяжел горяч
точно гарью наполнил рот
солнца крупного медный мяч
выступает едва из вод
и ложится за кругом круг
в едкой желчи морской среды
мерно двигая низкий звук
и не двигая низкий дым
сквозь него лишь вороний ор
тени черных огромных птиц
стен которых не может взор
рассмотреть в глубине бойниц
вроде там приготовлен бой
над горами чадят костры
глухо глухо рокочет гонг
ржавым эхом поют шары
странных пагод похожи на паруса
крыши загнутые по углам
шелестят бесплотные голоса
воинов монахов и лам
пыль покрыла лица шершав язык
а ведь им ворочать во рту
перекатывая как жмых
слов тяжелую пустоту
зря все это
слова вранье
на каком бы не произнес
выстрел вспугивает воронье
вверх от выстрела унеслось
и с косицей (жестка как прут)
ты пытаешься повторить
шепот влажных песчаных губ
укоряющих тот залив
здесь когда-то гулял ли бо
здесь когда-то страдал ду фу
здесь слова наполняла боль
образуя из них строфу
и вздымаясь к горбу горбом
шла вода на песок как враг
желтым вспыхивая огнем
никогда ты не сможешь так
ты приучен играть в слова
не тебе отражать удар
не тебе до конца стоять
и вдыхать ядовитый пар
и глядеть как уходит вглубь
раскаленного солнца медь
и кровавой полоской губ
речь удерживать и неметь
и бояться что выдох твой
ломкий мир обратит в труху
где понять тебе
ты другой
не ли бо ты и не ду фу
колокольчики для ведьм нашкрябывают музычку
может ангелы отзовутся перепутав мотив
каждый в городе глазищами в застеколье
по ту сторону полужив
пятна пятна ладонями на подоконник
две звезды пентаграммы души
слушай слушай срывающийся колокольчик
и пореже дыши
скоро ломкими пальцами липкою эктоплазмой
перейдешь в город новый где так высоки облака
где сверкающий солнечный новый асгард
подымается с пола до потолка
и потаенными залами с мозаичным полом
мимо фонтанов с фигурами странных существ
ты пройдешь превращенный в светящуюся полость
под колокольчиковый оркестр
и будут грифоны сидеть на ветках
запредельного сада с выражением пустоты
на благородных ликах и даже продажные девки
ангелоподобны возвышены и чисты
и золотые нимбы вырезанные из меди
лежат на плечах как панцири черепах
и звенят колокольчики приглашая к победе
и над всеми один тот или птах
лучезарный дергающий за нитки
проникающий за пределы твердых тел
колокольчики напискивают молитву
а стрелки готовят пригоршни стрел
нет нет нет
из уютной мякоти в минус?
не хочу
оставьте все как есть
город гадкий
мир прямой как плинтус
заберите вашу благую весть
подыщите дурочку из неофиток
пусть засучит ножками застрекочет ртом
это ей колокольчиковый напиток
колокольчиковый дурдом
мне достаточно грез без музычки тусклой
я иного вместилища не хочу
звезды зимние узнают по хрусту
пробегающему по стынущему лучу
летящий рыцарь
черные лица
хранитель запирает входы
воитель питер
наденет китель
плеснет на щеки воду
усталым глазом
осмотрит стены
где вывешены плакаты в ряд
совершенно опустошенным телом
будет впитывать яд
кричащих ртов
обращенных из тлена
сырой бумаги и сухих речей
и желтая линия леденистой отравы
стянет в узел огонь свечей
и метнется вращающееся пламя
навстречу рукам не знающим тепла
и время охотящееся за нами
закроет холодные закрома
и эта ночь остынет в горсти
большая тяжелая печать гримуаров
на черных латах невидимая почти
на черные лица стекающая забралом
кровавой резкой
когда на резкость
наводит глаз ожидающий перемен
когда на фреске
чужая местность
иерусалим покоренных стен
и пятна лишайника диким окрасом
похожи на ржавые пятна дней
и ветер озвучивая гримасы
печать на ладони ставит твоей
и только дыханье идет сквозь воздух
как сквозь воду в глаза черных рыб
золотистые линии небосвода
отражаются в них
издали кажется колокола заглохли
только металл по пальцам и на губах медь
эх хорошо на фресках смотреть на обитель с плоской
стены на которой не страшно и умереть
чернилом ночи забрызган вход
от красного лезвия зарево
последний прохожий едва ускользнет
пока этой тени ждали вы
привет тебе путник умерь-ка пыл
приставь свои локти к стенке
и паспортный номер который забыл
припомни ввиду подземки
найдется тот поезд что скоро домчит
до остановки конечной
ворчит эскалатор меж мраморных плит
небо уходит в вечность
и белый платок поднеся ко рту
ты чувствуешь запах рвоты
когда телевизоры на посту
покажут еще кого-то
чужое чужое глядит лицо
морщинами взрезана кожа
на белом пальце его кольцо
на лунный серп похоже
он губы ежит и делает вид
что так проходил да глянул
он встречу так искренне изобразит
он так улыбнется странно
чужое чужое глядит лицо
и в зеркале тьмы под рокот
колес настукивающих шансон
до станции кривит рот он
пройдется слепящею белизной
ножами зубной эмали
втекая под кожу судьбой иной
чтоб губы твои молчали
все более ясный в дрожащем стекле
знакомый как глаз или локоть
он выйдет тобой на чужой земле
меж створок вагона в копоть
подземного города там черны
стоят заводские стены
там женщины с признаками вины
бритвами пилят вены
так дети голодным горят зрачком
мужчины красны от гнева
там вынув ключи ты заходишь в дом
зовешь домочадцев где вы
ты зеркало видишь рябая зыбь
один в нем и тут же двое
и голос твой мертвым узлом скользит
когда приглядишься кто я
чужое чужое чужое лицо
морщинами взрезана кожа
и дыры проделанные свинцом
зияют на этой роже
а поезд сочится сквозь черный тоннель
проходит в земные поры
пока впереди существует цель
он скорый скорый скорый
натянешь слаксы
потянешься к стиксу
с гримасой безобразно красивой
на черных водах отсвечивает лик маркса
а следом жириновский прихлебывающий пиво
и прочие адамы в компании с саддамом
и сразу станет рвотно как будто глянул в яму
а как готовились наглаживали носки
завершали дела было полно мороки
мы выстирали вещдоки и вещмешки
насобирали сухарики и опресноки
сидели глядя как дрожат фитильки
в масляных лампах датируя сроки
до нашей эры и низкие катакомбы
казались подарком локи
нет мы не сдохнем ни от бацилл ни от бомбы
мы от собственной дурости обратимся в пыль
ублажая пуп вечности на натужном брюхе
забывая события созерцая епатрихиль
влажно ахая в предвкушении муки
и катись оно пропадом ихнее эгалитэ
колесо сие не подвержено переменам
в воды стикса отчаливает кортеж
с воем сирен и мигалками на триремах
и товарищ харон включает мотор
вон зачавкал заработал дизель
и плывем мы следом легкий сор
радостно повизгивая после жизни
а когда мы доставим себя на ту сторону переправы
будет так удивительно увидать: все те же лица
та же улица неметенная тот же дом тот же подъезд те же счета от домоуправа
тот же черт побери президент в той же черт побери столице
те же черт побери друзья
та же черт побери работа
ох так жить нельзя нельзя нельзя
новый стикс
другой
четвертый
сотый
зеркала качаются на ветру
игрушечное небо на четырех столпах
над городом в котором беснуется толпа
тюльпановые стяги ситец потолок
из черной фляги браги расплавленный глоток
мы воняем собачьей площадкой
под ногтями корявыми грязь
время знаешь ли беспощадно
снег мерцающий падает длясь
отражением черных промоин
между верхом и низом ненадежная связь
все пропало - вперед первый воин
у него лишайником заросли глаза
дышит он с тяжелыми хрипами
он едва стоит но упасть нельзя
стяг тюльпановый реет над ликами
ополченцев он ждет вот появится враг
никого не видать от пустынь до севера
все идет не так
никакой не враг
по зеленым трилистникам клевера
дева роза делает неловкий шаг
дева роза дева зари среди тех кто пока еще жив
напевает странный мотив
та-та-ра-ра та-ра
узкой детской рукой коснулась закрытых глаз
волшебных коней с занемевшей в полете гривой
по водам памяти как болотный газ
прошла проскользнула проплыла
легкие у нее движения полупрозрачное тело
почти не человек но заведомо и не дух
дева дева дева в венке из белой омелы
приходящая когда ее не ждут
вот она села спустила ноги в воду
и напевает под нос
что с нее взять дитя природы
годы годы годы
от смеха до слез
та-та-ра-ра та-ра
тут под игрушечным небом нет закатов
нет и восходов ночь вперемешку с днем
башни на всех четырех сторонах квадрата
звезды вывешивают на нем
и только снежная сыпь нарушает
принцип постройки прорехой холста
падает настоящая и большая
ночи подлинной чернота
и если ты опознаешь знаки
если сожмешь талый снег в горсти
тенью сожженной на святки бумаги
станет тот мир где вчера гостил
вот и все и нет никакого неба
потолок дырявый верх
над тобой смеется дева
превращаясь в мутный свет
слаб ее голос слаб и сладок
он протыкает иглой зеркала
слышишь рождение водопада
та-та-ра-ра та-ра
хлынет и смоет твою уверенность
что под ногами надежная твердь
дева приветствующая повешенных
знает какую открыть им дверь
ты что дозором стоял у башни
воин с лишайником на лице
входишь с надеждою в день вчерашний
без сожаленья что не успел
встретить врага поразить металлом
и триумфально вернуться домой
где под тюльпановым опахалом
люди орут он живой живой
мы победили трепещут тени
звезды сияют идет парад
на белоснежных высоких ступенях
стражники перед дворцом стоят
ты утыкаешься лбом в подушку
о как прекрасен волшебный сон
но почему ты вдыхаешь душный
воздух и падалью пахнет он
и над тобою дырявый полог
тряпка которой играет снег
крикнешь да только не слышен голос
слышен чужой дребезжащий смех
и проникает в ушную норку
нить ядовитого серебра
дева зари напевает в морге
та-та-ра-ра та-ра
лиза эй лиза кричат ей лиза
смена твоя с утра
ближе все ближе ты слышишь ближе
та-та-ра-ра та-ра
и над тобою все ниже ниже
скальпель запачканный в красной жиже
Познакомься с народом
Напишите мне
| 
