Сухой шелест


Это был всего лишь старичок. Хрупкий, в кургузом пиджаке, он стоял в пустом зале ожидания, прямо у выхода на перрон. Стоял и смотрел на развешанные по стендам нечеткие фотографии опасных и особо опасных граждан, которых безуспешно разыскивает милиция. Пальцы у старика были темные, тонкие, больше похожие на паучьи лапки. Ногти на руках загибались к ладони и отливали коричневым, а лунок и вовсе не было видно. И лицо у него было сухое, впалое, смуглое, испещренное не морщинами даже, а чем-то вроде дактилоскопического узора. Голая голова, без единого волоса, отполированная до блеска, тощая шея, выглядывающая из серого ворота свитера. Странный тип.
Но еще боле странными были слова, с которыми он обратился к проходившему мимо юнцу: Зря ты едешь сегодня, сынок. От неожиданности юнец с обесцвеченным вихром на темном фоне коротких волос даже остановился. Соображал он медленно, поэтому сперва слегка притормозил, потом выпятил вперед толстую бледную губу и вздернул верх белесую бровь. Так собака приподымает внимательное ухо: У?
- Денег не заработаешь там, - не оборачиваясь проговорил старик, - только время потеряешь.
– У?
– Сколько тебе нужно для счастья?
Парень растерянно развел руками. Больше пятихатки он в этих руках никогда не держал, так что теперь соображал, много это или мало. – Мало, - подтвердил старик. И бровь у парня еще раз взметнулась вверх. По спине пробежал ледяной ветер. Гипнотизер, подумал с опасением юнец, мысли читает, гадина. Он нахмурился и проверил на месте ли подаренный Бычком кастет. Кастет был на месте, в левом кармане джинсов, от прикосновения к металлу парню стало легче дышать, он снова обрел уверенность.
– Ты не бойся меня, - сказал спокойно старик, - я преднамеренного вреда не причиняю. Напротив, помочь хочу. Тебя ведь Юкка зовут?
Парень поморщился и отступил на шаг, поближе к двери.
–Так вот, Юкка, - словно не замечая продолжал старик, - хочешь заработать? Плачу по сотне в день.
Парень презрительно скривился. – По сотне баков, - исправился незнакомец и сделал пальцами странное, легкое движение, точно выпустил из ладони птицу или шелестящую, только что из типографии хрусткую банкноту.
- У? – тихо изумился юнец.
– А дело вообще-то плевое, взять – отнести, взять – принести, и по сотне в день, - искушал старик, но глаза у него были темные, спокойные, голос равнодушный, точно он заранее знал, что искушения парень не выдержит.
– Не, - вздохнул Юкка, - я обещался, не могу товарища подводить, не в моих это правилах. Обещался, значит, обещался. Ты прости, батя.
– Две сотни, - без интонации ответил на это старик.
– Трупы что ли закапывать, - сказал с отчаянием парень, - за принести-отнести столько не платят…
- Ну, артист, - рассмеялся старик, но глаза не рассмеялись, - придумает тоже – трупы! Это у вас, у молодежи (почему-то он сделал ударение на первом слоге), трупы, а мы по-старинке живем, тихо, от времени только и умираем.
Парень стоял между дверью и стендом и лихорадочно высчитывал, сколько получит за три месяца на строительстве, по всему выходило, что меньше, чем за десять дней у старика. Но что-то непонятное, подспудное не нравилось ему в старике, раньше такое чувство Юкка не испытывал, о его природе не догадывался, а будь поумнее, понял бы, что так пахнет опасность.
– Не, - сказал он твердо, - отступать поздно, прости, батя. За такие деньги ты получше работника найдешь.
– Я рядом живу, - равнодушно ответил тот, - хочешь, пойдем и на будущий труд посмотришь. Все равно твой поезд будет нескоро. Слышал, что барышня объявляет?
Юнец повернул голову в сторону касс. Хриплый динамик, искажавший до неузнаваемости девичий голосок, сообщил про ремонтные работы в связи с аварией на какой-то непонятной станции и про опоздание пассажирского номер 542 приблизительно на три часа.
- Слышал? У меня переждешь, если так уж ехать охота. А решишь на меня поработать, милости прошу. Пойдем, пойдем, - и старик по-хозяйски взял Юкку за рукав.
И стоило ему это проделать, весь страх у Юкки пропал, а в голове появилась ясная и спокойная уверенность, что пить чай в компании с незнакомым человеком все равно лучше, чем коченеть в пустом зале ожидания. Ночью буфет на вокзале не работал, теплое помещение на втором этаже запирали, а внизу пахло кислым, из окон тянуло сыростью и железнодорожная милиция не давала прикорнуть на жестких скамейках. Так что юнец согласился.
– Вот и отлично, - сказал старик, - тебя звать Юккой, а меня Юсупом. На одну букву, такое совпадение.
– Мне вас без отчества звать? – спросил заторможено парень.
– А кому это отчество нужно? – усмехнулся старик. – Зови Юсупом. Мы тут с тобой по путям пройдем, мой дом недалеко, - объяснил почему-то шепотом, - как увидишь красный семафор, так там и есть мой дом.
– А если поезд? – Юкка был человек осторожный и предусмотрительный.
– Да какой та поезд в такое время? Слышал, что про аварию говорили? Три часа поездов не будет. А нам с тобой разве что двадцать минут идти.
– А если местный товарняк?
– Ночью? Ну, парень, ты не в себе.
– Наверно, - согласился тот, - просто устал.
– Да, - подхватил старик, - ждать всегда утомительно, но у меня обогреешься, в себя и придешь.
– Приду, - согласился Юкка, и они вышли под тихое звездное небо.
Почему-то на улице было так холодно, что юнец поежился, в обычные сентябрьские ночи намного теплее. И вроде погода стояла безветренная, а на деревьях листья отливали голубым, точно на них лег иней. Рельсы тоже блестели, и когда юнец нагнулся, чтобы посмотреть поближе, на темном металле он увидел стеклянный слой замерзшей воды. Почему-то в голову тут же пришло объяснение, что случилось на непонятной станции. Поезд там, подумал Юкка, на другой налетел, потому что все рельсы стали ледяными.
– Видишь там огонек? – услышал он голос старика, - это и есть семафор.
Ноги скользили, полувидимые во тьме шпалы тоже обледенели. А огонек, сколько они ни шли, все так же маячил вдалеке. Странно, говорил себе юнец, уже не меньше часа прошло, но мысли стали у него вялые, холодные. Старик быстро шел впереди, не разговаривал. Шел он как-то не по-человечески, подскакивая, заводя руки за спину, как для прыжка с трамплина, и всякий раз, когда он заводил руки, Юкку обдавало холодом. Да что со мной, думал он сонно, чего это я боюсь? От станции отошли уже порядком, так что, Юкка. Оглянувшись, увидел только темное поле и резную кромку леса. Впереди лежало точно такое же поле.
И чем дальше они отходили, тем быстрее и легче становился шаг старика, тем труднее и мучительнее становилось Юкке. Один раз он хотел остановиться, но не ноги не послушались, они спотыкались, но шли за стариком. Деревья, которые стояли к насыпи поближе, были теперь все белые, а трава исчезла. Ледяной воздух обжигал легкие. Провода звенели. Очень скоро Юкка понял, что идет по инерции, перед глазами плыло белое марево, легкая куртка задубела. Руки не гнулись, губ он чувствовал, а ресницы всякий раз издавали что-то вроде скрипа. Когда он стал заваливаться набок, старик остановился и Юкка услышал: пришли.
Из темноты выплыл одноэтажный дом, на воротах висел старинный фонарь, явно керосиновый, потому что пламя внутри мигало и колебалось. Юнец еще подумал с трудом, что рядом с железной дорогой не может быть домов без электричества. Но – видимо – случаются.
Поднялись по трем неровным и тоже обледенелым ступенькам. Старик отпер навесной замок (это тоже потрясло Юкку, такие замки он видел разве что в музее), дверь заскрипела, с металлическим лязгом проехалась по верху крыльца. Тут парень подумал, что в доме не теплее, чем на улице. Стены то ли были сырыми, то ли заплесневели, но пахло болотом. В коридоре не горело ни единой лампочки, запоздало юнец сообразил, что керосиновый фонарь на воротах не предполагает электрического света в доме. Старик молча чиркнул даже не спичкой, а кресалом, слабый огонек метнулся и осветил тесную кухню.
Это была совершенно нищая кухня, с деревянной лавкой у глухой стены, с низким столом, покрытым темной скатертью. Никакого газа. Половину этой кухни занимала печка. Хозяин молча оттянул на себя тяжелую дверцу, кинул пару поленьев, сверкнуло огнем. Но поленья не согревали. От огня веяло тем же уличным холодом. Юкка подумал, что никогда не видел подобной нищеты, тут он вспомнил про обещанное вознаграждение, и желудок всплыл к горлу. Какое вознаграждение? Это даже не бедность. Это край нищеты. Даже у бомжей более сытая и теплая жизнь.
Старик теперь и не пробовал улыбаться, лицо у него стало еще более темным и еще более непроницаемым. Он поставил на плиту медный чайник, днище сразу осветилось красным. Потом он достал с полки пару стаканов и квадратную металлическую банку с сахаром.
– Выпей вот, - проронил, наливая чай. Когда он ставил стакан перед гостем, Юкка точно окаменел: пальцы стали теперь совершенно сухими, как ветки, ногти заострились и походили на иглы.
Он медленно поднял глаза и поглядел в лицо старика. Изрисованная сеткой морщинок кожа темно блестела и больше напоминала хитиновый панцирь, глаза ушли глубоко и как бы разрослись вширь, губы исчезли, зато появились зубы, и вид этих выпирающих наружу зубов, едва не прекратил доступ кислорода.
– Пей, - услышал он голос, - пей же.
Юкка сделал глоток, чай был обжигающим. И он даже не понял: обжигающе горячим или обжигающе ледяным. Старик кивнул, обошел паренька сзади и положил руки ему на шею. Юкка хотел повернуться, но тело его больше не слушалось. Зато он услышал странный сухой шелсст. Точно за окном летела стая саранчи. –
Что это? – спросил он и не услышал голоса. Но хозяин понял. За спиной раздался такой же шелест. Тут стало светло, как днем, а потом темно, как безлунной ночью.
Утром в станционном отделении милиции появился мрачный бригадир ремонтников. Кепка у него съехала набок, но он этого не замечал, рукой он провел по лбу, но грязной полосы не стер.
-Опять? – вздохнул дежурный сержант.
-Опять, - выдохнул бригадир. – На пятнадцатом. Как выехали, так сразу с пригорка и заметили, там же место голое.
-Как в прошлые разы?
-Да, - кивнул бригадир, - точно как в прошлые разы. Совсем паренек.
-Проклятый километр, - сержант надел фуражку и поднялся из-за стола. – Никак не пойму, - добавил, - что их на рельсы так тянет. Знают же, что рельсы сделаны для поездов. И шума не слышат ведь. И гудков…Который там проходил?
- 542-ой.
-С машинистом связались?
-Да связалась Зинка, - устало сказал бригадир, - клянется, что никого не видел и никого не сбивал. А там…
-Все разворочено?
-Точно, как всегда. Уже послали районных экспертов, это их вотчина.
Бригадир еще минуту постоял, помолчал, поглядел в пол, потом покачал головой:
-Одно скажу: кто-то там на наши пути тела подкладывает. Не маши, не маши, начальник. Вырежет все из тел и подкладывает. Маньяк у нас ходит, вот что.
-Да какой маньяк, - поморщился сержант. – Какой к черту маньяк? Состав с пригорочка несет, не успевают люди отскочить.
-А почему без органов? Эксперты говорят…
-Да расплющено там все, - неуверенно сказал милиционер.
-А все одно внутренности должны быть на месте…
-На колесах ваших эти внутренности, - не сдержался сержант, - несетесь на дурака, вот и размазываете все по рельсам. А то, что с костями, оно и остается. Пусть пойдут назад, пусть поищут, найдут кровавые ошметки…
-Маньяк, - не согласился бригадир, - как хочешь, так и думай, но маньяк.
-Был бы маньяк, - рассердился сержант, - девок давил бы. А тут все парни.
-Гомосек.
-У нас? – чуть не подавился слюной сержант. – Я что наших не знаю? Насильники есть, воры есть, а этих не имеется. А что, - спросил тихо, - районные говорят?
-Ничего не говорят. А вот баба Галя говорит, - и бригадир на ухо сообщил, что говорит баба Галя.
-Дура, - просто ответил сержант. – мы порядок блюдем. Что, прикажешь, опорный пункт создавать на пятнадцатом? Стрелочника туда выставлять? Чес-слово, выставил бы. Кто позволит?
Бригадир согласно кивнул. Тут дверь открылась и в кабинет заглянула бойкая девица из дежурных.
-Чего делать? – прокричала она, - тут по поводу ЧП тетка лезет.
-Какое ЧП? Какая тетка?
-Не темните, - ответила девица, - про парня с пятнадцатого уже все знают. Тетка из зала, которая пассажирка его ночью видала…Просит, чтобы ее допросили.
-Ох, - сказал сержант, снова садясь за стол, - гнала б ты ее, Зинка. Только психических не хватало…
-Я не психическая, - услышали они низкий голос, и из-за Зинкиной спины вышла вполне цивильно одетая немолодая дама.
-Простите, - буркнул сержант.
– Я между прочим доктор, а не тетка..
-Извиняюсь, - пискнула девица.
-А погибшего вчера я видела. Не адекватный был молодой человек. Сначала долго слонялся по вокзалу, точно что-то его мучило. Потом вроде захотел выйти на платформу, дошел до дверей и остановился, стоит и смотрит на стенд, где объявления и розыск. Я подумала, может, что-то увидел, кого-то опознал, потому что лицо у него вмиг переменилось. Но к стенду не подошел, а потом стал с собой разговаривать.
-С собой?
-Ну да. Он один был во всем зале ожидания, если меня не считать. Стоял и с собой говорил, вроде как на вопросы отвечал.
-И никого не было рядом?
-Никого.
-Больной что ли?
-Ну, с психикой явно не все в порядке. Может, стресс пережил. Может, под наркотиками. Минут десять то подойдет к стенду, то отшатнется, руками жестикулировал, а потом на платформу вышел. Я внимание обратила, что он задом выходил, пятясь. Испугалась сначала, что на рельсы упадет. Выглянула, а он уже от станции отошел. Бегом что ли бежал? Не знаю. Но быстро очень пошел.
-А вы так до сих пор и досидели?
-Увы, - усмехнулась посетительница, - у вас поезда редко останавливаются. Мне еще почти два часа ждать.
-На московский?
-На московский. Так что могу вас уверить, с молодым человеком было явно не все в порядке.
-А почему думаете, что это он и погиб?
-Да сумка у него была заметная. Юкка написано. А тут ваши разговаривали между собой, что рядом с телом найдена сумка. И надпись эту называли. Он.
-Значит, этот психический. Сам кинулся, - облегченно сказал сержант, когда свидетельница ушла.
-Верно, - кивнул бригадир. – А остальные?
-И остальные, - воскликнул тот, - и остальные. Слушай, это же все объясняет. Кончается лето, дачный сезон. У нас эти жертвы только в сентябре. Всегда в сентябре. И только среди чужих. Местные не гибнут.
-Знают они, что опасное место, - процедил бригадир недоверчиво.
-А эти, пока ту живут, тоже узнают про 15-й километр. А когда крыша съезжает..
-Туда и идут, - неуверенно добавил бригадир.
-Там смерть верная. Вот и все объяснение.
-Место там красивое, - сказал вдруг ремонтник, - все иссопом заросло. Фиолетовые цветочки. Кузнечики поют. Бабочек море. Может, просто полюбоваться ходят? Романтики хотят? Дачники ведь. Отдыхающие одним словом. У меня вот внучка приезжала, так все просилась на тот пригорок. Очень, сказала, тянущее место.
-Да ну тебя, - хохотнул сержант, - тянущее место! Саранча там одна да пауки. Раньше, когда там дом Баклана стоял, тогда да, видное было место. Один сад чего стоил. Все в цветах. Мне дед рассказывал. А потом, когда он спятил, все травой заросло. Развалины-то еще там есть? Или уже не видно?
-Не видно, я внучку водил. Пригорок как пригорок. Считай, дикий теперь сад.
-А ты ей сказал, что это на самом деле могила?
-Зачем? Пусть думает, что сад. Все ведь тогда выгорело. Один камень остался.
-На пожарищах всегда потом буйно зелень идет.
-Это он из-под земли свой сад пестует. Странный ведь был мужик.
-Странный…
-И смерть жуткая.
-На фиг было металлическую дверь ставить, скажи мне? На фиг было решетки на все окна? Воров боялся! А помер от пожара! И не мог наружу вылезти, так и сгорел, как головешка…Лучше бы электричество провел, телефон, тогда бы и воров не боялся. Сектант проклятый. Энто…как его?
-Энтомолог.
-А-а! Точно! В естественных условиях жить хотел! Без вреда для природы! Саранчу свою обихаживал!
-Да не ярись, не ярись, - рассмеялся бригадир. – Знаешь, что мне твоя уборщица сказала?
-Что? – опешил сержант, ожидая услышать нелицеприятное.
Но услышал совершенно иное:
-Будто она видела Баклана. Живого.
-Где?
-Да на том пятнадцатом. Сидел на насыпи, как всегда в пиджаке, лысый, с газетой. И будто увидал ее и помахал.
-Ну?
-И когда помахал, точно сухой шелест прошел и все инеем покрылось. А потом, говорит, он стал прозрачным и вовсе исчез.
-Спятила бабка.
-Спятила. И вчера, уверяет, его видела.
-Она же в смену выходила…
-На вокзале и видела.
-Все, хватит. Одни психи тут под поезда кидаются, другие призраков видят. Хватит. Пойду я что ли протокол писать.
-Так ведь районные…
-Нужно снять показания у этой докторши. Пусть ясно будет, что погибший был со сдвигом. А то ведь затаскают машиниста. Хорошо, что она надпись на сумке запомнила.
-Да, хорошо, - согласился бригадир и вдруг сказал, - а твоя уборщица еще говорит, что Баклан-то совсем как саранча стал…
Раздался телефонный звонок, сержант рявкнул «слушаю», потом «спасибо», лицо у него просветлело.
-Можно и протокола не писать, - сообщил радостно, - у погибшего обнаружено неотправленное письмо. Самоубийца.